III. Образ поэта - Есенин, каким он был

Содержание

Каждый раз, с волнением вглядываясь в строки неизвестного письмаЕсенина, я думаю о примечательной судьбе эпистолярного наследства поэта. В самом деле, долгое время мы мало что знали о письмах Есенина; такмало, что порой казалось, их не было совсем. Письма не печатали. О них почти не говорили. И вдруг - одна, вторая,третья публикации есенинских писем... Какой живой интерес вызвали они учитателей! Было это лет пятнадцать назад. Сколько нового тогда узналчитатель из писем о жизни поэта! Как и в стихах, в письмах не было ниодной фальшивой ноты. Поражала предельная искренность. Сердце, душаЕсенина в них были как на ладони. Вспомним письма молодого поэта к другу юности Панфилову. Как много открыли когда-то мне эти письма! Пожалуй, даже больше, чеминые из ранних стихов поэта. Тогда, в 1955 году, я готовил их к публикациив альманахе "Литературная Рязань". После этих писем многим пришлось по-иному взглянуть на юность Есенина. А заграничные письма поэта. Какая в них любовь к России, какая верностьРодине! Как далеко видел Есенин! Перечитайте эти письма. Поэта потрясла на Западе сатанинская власть доллара и бездушное царствомещанства. "Пусть мы нищие, - писал он из Европы, - пусть у нас голод,холод... зато у нас есть душа, которую здесь сдали за ненадобностью варенду под смердяковщину". Теперь опубликовано более ста писем Есенина. Все они вошли в пятый томего Собрания сочинений. Бывает так: тома с письмами иного писателя расходятся далеко не сразу,их даже печатают меньшим тиражом. Пятый том Есенина был выпущен полумиллионным тиражом. Купить его почтиневозможно. Он давно стал библиографической редкостью. Все ли письма Есенина известны? Нет! Далеко не все. Поискипродолжаются. О некоторых письмах можно сказать, когда они примерно былинаписаны и кому адресованы. Неизвестно пока лишь одно: где они находятся. Каждая такая есенинская находка имеет свою историю. Почти за каждой -разные судьбы людей. Адресаты - современники поэта. Воспоминания их как быраздвигают рамки событий, о которых речь идет в письмах Есенина. Об одной из таких памятных для меня историй и хотелось рассказать. В то время я собирал материалы о работе молодого поэта в типографииСытина. Однажды в редакции многотиражки "Правда полиграфиста" узнаю, что вкорректорской Первой образцовой типографии (бывшей Сытина) долгие годыработал корректор, который знал Есенина. Фамилия его Ливкин. Недавно онушел на пенсию. Товарищи из редакции сообщили его адрес. Прямо из редакциия отправился к Ливкину. Мог ли я в ту минуту предполагать, что именно здесь найду одно изинтереснейших ранних писем Есенина! - Ливкин Николай Николаевич, - протягивает мне руку, здороваясь,высокий седой, немного сутуловатый человек с очень доброй, располагающейулыбкой и такими же добрыми, грустными глазами. Во всем его облике былаудивительная простота и естественность. Разговаривать с ним было легко иприятно. Оказалось, что вместе с Есениным у Сытина он не работал. Но встречатьсявстречался. И вот при каких обстоятельствах. В Москве в 1914 году сталвыходить литературный журнал "Млечный путь". Издавал его на свои скромныесбережения Алексей Михайлович Чернышев. Он охотно печатал в журналепоэтическую молодежь. Во втором номере "Млечного пути" за 1915 год Ливкин, тогда студентМосковского университета, опубликовал три своих стихотворения. В этом женомере со стихотворением "Кручина" выступил Есенин. А вскоре онивстретились на одной из литературных "суббот" в редакции "Млечного пути". - В этот вечер, - вспоминает Ливкин, - меня познакомили с оченьсимпатичным застенчивым пареньком в синей косоворотке. Это был СергейЕсенин. Я впервые услышал его стихи:
Выткался на озере алый свет зари. На бору со звонами плачут глухари.
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло, Только мне но плачется - па душе светло.
В комнате смолкли все разговоры. Звучал лишь взволнованный,неповторимый голос Есенина. Он кончил читать. Все молчали. Не могуобъяснить, как тогда это у меня получилось, но, знаете, я не выдержал этойтишины и воскликнул: "Это будет большой, настоящий поэт. Больше всех нас,здесь присутствующих!" Я заметил, что в ту пору стихотворение "Выткался на озере алый светзари..." покоряло самых взыскательных слушателей. Так, будучи у известногознатока русской словесности профессора П. Н. Сакулина, Есенин по егопросьбе дважды читал это стихотворение. А Сакулин знал толк в поэзии! Надосказать, что и сам поэт первое время был в какой-то мере"загипнотизирован" этим стихотворением. Он повторял его много раз. Николай Николаевич рассказывает о других молодых "млечнопутцах", скоторыми встречался Есенин. Мы рассматриваем тоненькие журнальныететрадочки. Это номера "Млечного пути" за пятнадцатый, шестнадцатый годы.Они - кусочек истории. Потускнели от времени журнальные обложки, пожелтелистраницы. Читаю отдельные стихи, просматриваю рассказы. Известные изабытые авторские имена: Ф. Шкулев и Юрий Зубовский, А. С. Новиков-Прибойи П. Терский, Игорь Северянин и Иван Коробов, Спиридон Дрожжин и СергейБуданцев. Вот номер "Млечного пути", где впервые было напечатано стихотворениеЕсенина "Выткался на озере алый свет зари...". Вглядываюсь в знакомыестроки. - Да, - замечает Николай Николаевич, - стихов в этом номере напечатанобыло, как видите, порядочно, а кто помнит их в наши дни, кроме одного -есенинского! После первого знакомства Ливкин еще несколько раз виделся с Есениным. - Памятен мне один разговор, - рассказывает он. - Было это передотъездом Есенина в Петроград. Поздно вечером мы шли втроем: я, поэтНиколай Колоколов и Есенин - после очередной "субботы". Он возбужденноговорил: "Нет! Здесь, в Москве, ничего не добьешься. Надо ехать вПетроград. Ну что! Все письма со стихами возвращают. Ничего не печатают.Нет, надо ехать самому... Под лежачий камень вода не течет"... Мы шли изСадовников, - продолжает Ливкин, - где помещалась редакция "Млечногопути". Вышли на Пятницкую. Остановились у типографии Сытина, где Есенинодно время работал помощником корректора. Говорил один Сергей: "Поеду вПетроград, пойду к Блоку. Он меня поймет". Наконец мы расстались. А наследующий день он уехал. Как же дальше сложились отношения Ливкина с Есениным? Были ли у них ещевстречи, переписывались ли они? Спрашиваю у Николая Николаевича. Онпочему-то медлит с ответом, словно что-то решает для себя. А потомговорит, что, к сожалению, он сделал тогда, по молодости, один довольнонеобдуманный шаг, поставив им Есенина в несколько затруднительноеположение. Правда, через некоторое время все обошлось и выяснилось. Болеетого, Есенин прислал Ливкину дружеское, откровенное письмо. Надо ли говорить, как хотелось мне после всего, что я услышал, увидетьэто письмо, подержать его в руках, почитать. Но радость была преждевременной. Есенинского письма у Ливкина неоказалось. Еще до Великой Отечественной войны он, уступая настойчивымпросьбам своего близкого друга, собирающего писательские автографы,передал ему письмо Есенина. Я был готов хоть сейчас вместе с нимотправиться к его другу. Но оказалось... что тот умер вскоре после войны.Видя мое огорчение, Николай Николаевич поспешил меня успокоить, сказав,что автограф, по всей видимости, должна была сохранить вдова друга. Яспросил, нельзя ли нам поехать к этой женщине. Ливкин ответил, что онадолгое время болела и, возможно, еще находится в больнице. Он пообещал мнев ближайшее время повидать ее и разузнать о судьбе есенинского письма. Уходил я от Николая Николаевича поздно вечером. Прошло недели две, и я получил от Ливкина открытку. Он просил меняприехать к нему. И вот я держу в руках автограф Есенина. Небольшие четыре страничкиисписаны убористым почерком. Вверху на листе дата "12 августа 16 г."."Сегодня, - писал Есенин Ливкину, - я получил ваше письмо, которое выписали уже больше месяца тому назад. Это вышло только оттого, что я уже нев поезде, а в Царском Селе при постройке Федоровского собора. Мне даже смешным стало казаться, Ливкин, что между нами, два разавидевшими друг друга, вдруг вышло какое-то недоразумение, которое почтицелый год не успокаивает некоторых. В сущности-то ничего нет. Но зато естьосадок какой-то мальчишеской лжи, которая говорит, что вот-де Есенинпопомнит Ливкину, от которой мне неприятно. Я только обиделся, не выяснив себе ничего, на вас за то, что вы меня исебя, но больше меня, поставили в неловкое положение. Я знал, чтоперепечатка стихов немного нечестность, но в то время я голодал, как,может быть, никогда, мне приходилось питаться на 3 - 2 коп. Тогда, когдавдруг около меня поднялся шум, когда Мережковские, Гиппиусы и Философовоткрыли мне свое чистилище и начали трубить обо мне, разве я, ночующий вночлежке по вокзалам, не мог не перепечатать стихи уже употребленные? Ябыл горд в своем скитании, то, что мне предлагали, отпихивал. Я имел правопросто взять любого из них за горло и взять просто, сколько мне нужно, изих кошельков. Но я презирал их: и с деньгами и со всем, что в них есть, исчитал поганым прикоснуться до них. Поэтому решил перепечатать простостихи старые, которые для них все равно были неизвестны. Это было в ихглазах, или могло быть, тоже некоторым воровством, но в моих ничуть. Икогда вы написали письмо со стихами в н. ж. д. (речь идет о "Новом журналедля всех". - Ю. П.), вы, так сказать, задели струну, которая звучалакорябающе. Теперь я узнал и постарался узнать, что в вас было не отпинкертоновщины все это, а по незнанию. Сейчас, уже утвердившись во многоми многое осветив с другой стороны, что прежде казалось неясным, я судовольствием протягиваю вам руку примирения перед тем, чего между нами небыло, а только казалось. И вообще между нами ничего не было бы, если бы мыпоговорили лично. Не будем говорить о том мальчике, у которого понятие о литературе, какоб уличной драке. "Вот стану на углу и не пропущу, куда тебе нужно". Еслион усвоил себе термин ее, сейчас существующий: "Сегодня ты, а завтра я",то в мозгу своем все-таки не перелицевал его. То, что когда-то казалосьдругим, что я увлекаюсь им, как поэтом, было смешно для меня иногда, ноиногда принимал и это, потому что во мне к нему было некоторое увлечение,которое, чтоб скрыть иногда от других, я заставлял себя дурачиться,говорить не то, что думаю, и чтоб сильней оттолкнуть подозрение на себя,выходил на кулачки с Овагемовым. Парнем разухабистым хотел казаться.Вообще между нами ничего не было, говорю вам теперь я, кроме опутывающихсплетен. А сплетен и здесь хоть отбавляй, и притом они незначительны. Ну, разве я могу в чем-нибудь помешать вам как поэту? Да я просто дрянькакая-то после этого был бы, которая не литературу любит, а потрохавыворачивает. Это мне было еще больней, когда я узнал, что обо мне такмогут думать. Но, а в общем-то, ведь все это выеденного яйца не стоит. Сергей Есенин". Несколько раз перечитываю с волнением есенинское письмо. По фактам,которые в нем приводятся, это бесспорно одно из интереснейших писемЕсенина, относящихся к петроградскому периоду его жизни. То, что до этогоможно было предполагать по другим материалам, то, о чем было известно порассказам современников, теперь мы узнавали от самого поэта. Многое открывает это письмо в характере Есенина, его взглядах написательский труд, литературу. Из письма хорошо видно, как нелегко жилосьЕсенину поначалу в Петрограде. И еще одно очень важное обстоятельство. Известно, что вокруг имениЕсенина вскоре после появления его в Петрограде был поднят сенсационныйшум. Вспомним хотя бы статью о Есенине Зинаиды Гиппиус, озаглавленную"Земля и камень". Чувствовал, понимал ли тогда молодой поэт всю фальшь этих восторженных"ахов" и "охов", подноготную писаний и публичных высказываний о нем,наконец, барски-снисходительный тон в декадентских салонах по отношению кнему? Да, чувствовал. Это отмечали в своих воспоминаниях те, ктовстречался с молодым поэтом в Петрограде. Об этом мы можем судить и поболее поздним высказываниям Есенина. Теперь из письма видно, с какимглубоким презрением уже тогда относился поэт ко всем этим гиппиус иМережковским. Чтобы выяснить поподробнее некоторые моменты, о которых в письме идетречь, я поинтересовался, о какой "перепечатке стихов" упоминает Есенин ичто поставило его в "неловкое положение". Ливкин рассказал мне, чтооднажды - при каких обстоятельствах, он уже не помнит - в его рукахоказался "Новый журнал для всех", издаваемый в Петрограде, где былонапечатано стихотворение Есенина "Кручина", до этого опубликованное в"Млечном пути". Как Ливкин заметил, он относился к "Новому журналу для всех"по-особенному ревностно. Уже печатаясь в московских и петроградскихжурналах, он несколько раз посылал свои стихи в "Новый журнал для всех".Но они возвращались к нему обратно. И вот, когда он увидел в этом журналестихи Есенина, да еще до этого напечатанные в "Млечном пути", он,погорячившись, толком ни о чем не подумав, заклеил в конверт несколькосвоих и чужих стихотворений, ранее опубликованных в "Млечном пути", ипослал их в редакцию "Нового журнала для всех". При этом, - рассказываетНиколаи Николаевич, - я написал, что это, очевидно, не помешает вторичноопубликовать эти стихи в "Новом журнале для всех", так как напечатанные внем недавно стихи Есенина тоже были первоначально опубликованы в "Млечномпути". К сожалению, в тот момент я думал только о том, чтобы мои стихипопали наконец в дорогой моему сердцу журнал. И совсем упустил из виду,что мое письмо ставило Есенина в неудобное положение перед редакцией"Нового журнала для всех". Известно, что вторично печатать в журнале ужоопубликованные стихи всегда считалось неэтичным. Это и послужило поводом кнашей "ссоре" с Есениным. Спустя некоторое время, как я вам говорил, всеобошлось. По совету редактора "Млечного пути" А. М. Чернышева я написалписьмо Есенину с извинениями и объяснениями и получил ответ, который выуже знаете. Но должен вам сказать откровенно, что я никогда не мог простить себесвоего необдуманного, мальчишеского поступка. Что же касается моей мечты о "Новом журнале для всех", то я так и непопал на его страницы. Вот и вся история есенинского неизвестного письма. Нет! Письма Есенинане пропадают бесследно. Не я, так кто-нибудь другой встретился бы сЛивкиным, а если не с ним, то с вдовой его друга, которая бережно хранилаписьмо Есенина все эти годы...