"Если крикнет рать святая..." - Глава2.
Содержание
Есенин озаглавил свою первую книгу "Радуница".
Так называется один из народных праздников. Он отмечается в начале
весны.
П. И. Мельников (Андрей Печерский) повествует: "Весенние гулянки по
селам и деревням зачинаются с качелей святой недели и с радуницких
хороводов... На тех гулянках водят хороводы обрядные, поют песни заветные -
то останки старинных праздников, что справляли наши предки во славу своих
развеселых богов" ("В лесах").
В одном из своих стихотворений белорусский поэт Максим Танк вспоминает
о радунице,
Во время которой люди
Утром пашут,
Днем плачут на погостах,
А вечером пляшут, вернувшись домой
И за чаркой добром поминая ушедших.
Религиозные мотивы и образы "Радуницы", как и вообще дореволюционных
стихов Есенина, весьма своеобразны. Их истоки - в древней мифологии, в
народных духовных стихах, вобравших в себя языческие предания, в апокрифах,
отвергаемых официальной церковью. "Я вовсе не религиозный человек и не
мистик, - говорил поэт. - Я реалист, и если есть что-нибудь туманное во мне
для реалиста, то это романтика, но романтика не старого нежного и
дамообожаемого уклада, а самая настоящая земная..." И просил читателей
относиться к его Исусам, божьим матерям и Миколам как к сказочному в поэзии.
Сам насквозь земной, поэт в духе народных представлений, народной
фантазии сделал земными и бога, и святых угодников.
Они запросто ходят по селам и лесным тропинкам, беседуют с мужиками,
умываются "белой пеной из озер".
Так, под видом нищего идет господь "пытать людей в любови", и ему,
убогому и болезному, старый дед подает зачерствелую пышку: "На, пожуй...
маленько крепче будешь". "Возлюбленная мати" наставляет воскресшего Исуса:
"Ходи, мой сын, живи без крова, зорюй и полднюй у куста".
В есенинских религиозных образах отсутствует тот дух священного
писания, каким отмечены, например, некоторые дереволюционные стихи Николая
Клюева и Сергея Городецкого (с этими известными поэтами Есенин встретился и
подружился в Петрограде в 1915 году).
Всевышний у Клюева - "сребробородый, древний Бог". "Я говорил тебе о
Боге, непостижимое вещал..." - начинает поэт одно из своих стихотворений.
"Венец Создателя", "наш взыскующий Отец", "Смотреть Христу в глаза - наш
блаженный жребий..." - в таком духе пишет Клюев о всевышнем.
Нездешнее, неземное окутывает образы богородицы и ее сына в стихах
Городецкого: "У Казанской Божьей Матери дивно светел вечный взгляд", "Его
глагол таинственный...".
У Есенина же традиционные образы предстают в самой что ни на есть
житейской реальности. Какая уж тут "божественность", если у милостника
Миколы, будто у заурядного калики перехожего, "пот елейный льет с лица", под
пеньком уготовлено место для "голодного Спаса", Исус зовет человека в
дубравы, "как во царствие небес...".
С иронией смотрит поэт на калик, ковыляющих из деревни в деревню:
Пробиралися странники по полю,
Пели стих о сладчайшем Исусе,
Мимо клячи с поклажею топали,
Подпевали горластые гуси.
. . . . . . . . . . . . . .
Вынимали калики поспешливо
Для коров сбереженные крохи.
И кричали пастушки насмешливо:
"Девки, в пляску! Идут скоморохи!"
Вот так: служители господа - скоморохи...
Не без юмора нарисована картина шествия богомолок на канон:
Отряхают старухи дулейки,
Вяжут девки косницы до пят.
Из подворья с высокой келейки
На платки их монахи глядят.
На вратах монастырские знаки:
"Упокою грядущих ко мне".
А в саду разбрехались собаки,
Словно чуя воров на гумне.
Читаешь эти строки и видишь добродушно-хитроватую улыбку крестьянина,
который при случае скажет о монахе: "Борода апостольская, а усок
дьявольский" - и если речь зайдет о ворах: "Добрый вор без молитвы не
украдет".
Есть у Есенина стихи, где религиозные мотивы, образы на первый взгляд
берутся в их подлинном значении. Например, такое:
Я странник убогий.
С вечерней звездой
Пою я о боге
Касаткой степной...
Покоюся сладко
Меж росновых бус;
На сердце лампадка,
А в сердце Исус.
Но и подобные стихи живы, в конце концов, не религиозными
чувствованиями, а романтически-приподнятым ощущением бытия,
умиротворенности, что ли, на лоне природы. Вспоминается стихотворение
Лермонтова:
Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка...
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе,
И счастье я могу постигнуть на земле
И в небесах я вижу бога!..
Церковные ризы тут, конечно, ни при чем. Не облачалась в них всерьез и
поэзия Есенина. Неспроста от того "смака", с которым в свое время
толковались его "религиозные" стихи, поэт "отпихивался... руками и ногами".
Прав литературовед К. Зелинский: "Сергею Есенину не были присущи
глубокая религиозность или мистические представления". Это относится и к
стихам дореволюционным, и к стихам, написанным после 1917 года. Но, мне
думается, критик не был точен, говоря, что "поэт брал церковные образы и
словарь для украшения своих стихов". Вообще "украшение стихов" чем бы то ни
было - занятие, истинному поэту чуждое. Поэтому, на мой взгляд, здесь более
справедливо утверждение В. Базанова: "Есенин использует молитвенные стихи,
их религиозную символику для выражения собственных чувств, иногда даже
слишком буйных и залихватских".
И через религиозные образы - "выявление органического", земного...