"Товарищи по чувствам, по перу..." - Глава1.
Содержание
Он бывал в разных краях, тепло о них отзывался, но, пожалуй, самые
восторженные слова сказаны им о Закавказье.
Как "песнь простая", как счастье вошел в его сердце Азербайджан. Поэт
...готов поклясться
Чистым сердцем,
Что фонари
Прекрасней звезд в Баку.
О земле Шота Руставели он сказал: "Грузия меня очаровала".
Был нежаркий сентябрьский день 1924 года, когда он вышел из вагона на
перрон тифлисского вокзала и попал в дружеские объятья.
Как он тогда выглядел?
Его запомнили красивым, с уже несколько выцветшими кудрями и
обветренным лицом, но задорно синеглазым и по-детски улыбчивым, хотя и не
без тени усталости на лице.
При встрече с друзьями, по словам жены грузинского поэта Нины Табидзе,
Есенин весь освещался необычайно обаятельной улыбкой, и от его головы как бы
шли солнечные лучи. А ее дочурка, увидя его волосы цвета спелой ржи, словно
обсыпанные золотой пылью, воскликнула: "Окрос пули!" - "Золотая монета!".
"Дорогой, золотой человек... Кристально чистый, тонкий и нежный,
подлинно рыцарская натура" - так говорил о нем Георгий Леонидзе.
Душевный контакт с ним устанавливался мгновенно, и тогда исчезали все
барьеры, дружба вспыхивала, как пламя, но не для того, чтобы погаснуть, а
все сильнее и сильнее разгораться...
Тициан Табидзе, Паоло Яшвили, Георгий Леонидзе, Сандро Шаншиашвили,
Валериан Гаприндашвили стали его друзьями. Вскоре они прочитали стихотворное
послание:
Товарищи по чувствам,
По перу,
Словесных рек кипение
И шорох,
Я вас люблю,
Как шумную Куру,
Люблю в пирах и в разговорах.
Стихи были подписаны ставшим для них родным именем: Сергей Есенин.
"Грузия меня очаровала"...
Здесь, как и в Азербайджане, Есенин испытывает небывалый душевный
подъем. Он хочет сердцем почувствовать людей и природу земли, распахнувшей
свою душу перед Пушкиным и Лермонтовым, Грибоедовым и Одоевским... Он
вслушивается в народные песни, загорается мыслью перевести на русский язык
поэмы Важа Пшавела, быть толмачом грузинских поэтов в России, редактировать
литературное приложение к газете "Заря Востока"...
И главное - стихи.
Тициан Табидзе писал, что "Кавказ, как когда-то для Пушкина, и для
Есенина оказался новым источником вдохновения. В отдалении поэту пришлось
многое передумать, в нем происходила сильная борьба за окончательное
поэтическое самоутверждение. Он чувствовал наплыв новых тем...".
Первые стихи из цикла "Персидские мотивы", "Письмо деду", "Письмо от
матери", "Ответ"... Вынашиваются строки о Грузии...
Это - в Тифлисе. Потом - отъезд на Черноморское побережье Кавказа.
И на новом месте: "Работается и пишется мне дьявольски хорошо... На
столе у меня лежит черновик новой хорошей поэмы "Цветы". В другом письме: "Я
чувствую себя просветленным, не надо мне этой глупой шумливой славы, не надо
построчного успеха. Я понял, что такое поэзия".
Письма из Батума... Название этого города он поставит под несколькими
новыми стихотворениями и под поэмой "Анна Снегина".
"Грузия меня очаровала"...
Он будет рассказывать своим московским -приятелям о том, что ждет в
гости грузинских поэтов, что повезет их к себе на родину, в село
Константинове, что сам в Оке наловит рыбы и угостит друзей отменной русской
ухой...
...И настал час, когда рязанская земля встречала гостей - поэтов
Грузии.
Это было в дни празднования 800-летия со дня рождения творца "Витязя в
тигровой шкуре". Руставелиевские торжества из Грузии пришли на землю России,
в Москву.
Отсюда большая группа литераторов выехала на родину Есенина.
Воскресенье, 16 октября 1966 года. Над Константиновой - ясное небо,
из-за Оки тянет свежестью. У дома, где открыт музей поэта, автобусы с
посланцами братской республики останавливаются.
- Добро пожаловать на есенинскую землю, - говорят дорогим гостям
старшая сестра поэта Екатерина Александровна, труженики местного колхоза
имени В. И. Ленина.
Так вот она, колыбель великого русского лирика... Взволнованные
радушием рязанцев, осматривают заокские просторы Григол Абашидзе, Алио
Мирцхулава, Карло Каладзе. Тут же - Реваз Маргиани, Иосиф Нонешвили, Хута
Берулава...
В руках у Екатерины Александровны небольшая книжечка. Это - давнее
издание фрагментов из "Витязя в тигровой шкуре" на русском языке. На
пожелтевшей обложке - автограф: "Май 1917 года. С. Есенин".
- Это вам, - обращается сестра поэта к руководителям Союза писателей
Грузии. - Сергей Есенин горячо любил бессмертное творение великого сына
вашего народа и считал Шота Руставели одним из своих учителей.
Потом гости неподалеку от входа в музей посадили несколько яблонь и
вишен.
А на обед была когда-то расхваленная в Тифлисе наваристая рязанская
уха...
Стихи чередовались с шутками, шутки сменялись песнями. И казалось,
здесь, за дружеским столом, вместе со всеми сидел Сергей Есенин и по-братски
приветствовал долгожданных гостей:
Поэты Грузии!
Я ныне вспомнил вас.
Приятный вечер вам,
Хороший, добрый час!
А им, посланцам гор, виделись его обветренное лицо, обаятельная
улыбка... И волосы цвета спелой ржи.
Те самые, что когда-то удивили грузинскую девочку: "Окрос пули!" -
"Золотая монета!".
Собираясь на Дни советской литературы в Грузию, я перечитал письма
Есенина, связанные с Кавказом. Одно из них - от 20 марта 1925 года -
начиналось словами: "Милый друг Тициан!" Пронзительная интонация обращения к
грузинскому поэту Тициану Юстиновичу Табидзе заставила еще раз ощутить
красоту дружбы двух замечательных художников слова, их верность высокому
чувству братства.
Эта есенинская фраза вспоминалась мне и на торжественном открытии Дней
- оно проходило 28 октября 1978 года в зале заседаний Верховного Совета
Грузинской ССР. В речах ораторов не раз звучали имена писателей, которые
оставили на древней благодатной земле частицу своего сердца: Пушкин и
Ахундов, Грибоедов и Сундукян, Маяковский и Есенин - сколько прекрасных
талантов одарила любовью и лаской родина Руставели! Память об этом
неизгладима.
После Тбилиси писателей встречали районы республики - Абхазия, Аджария,
Кутаиси, Телави, Гори, Цхинвали...
Автору этих строк дорога выпала в Западную Грузию - Ванский район. Надо
ли говорить, с какой радостью отправились мы - мои друзья и я - в неблизкий
путь! Нам предстояло не только познакомиться с прославленными виноградарями
и чаеводами, увидеть осеннее великолепие гор и рек, но и поклониться местам,
где родились знаменитые певцы Грузии - Галактион и Тициан Табидзе.
Ночь в дороге, и вот она - заповедная земля, берег Риони, деревня
Шуамта. Дом-музей Галактиона. В небольшой комнате, где в зрелые годы любил
работать поэт, все сохраняется так, как было при его жизни. Под окном куст
сирени, некогда воспетый в раскованно-звучных стихах. В другой, основной,
части дома - вещи семьи, предметы домашнего обихода...
В какой-нибудь сотне шагов от дедовского очага Галактиона - отчий кров
его двоюродного брата Тициана. Входим через калитку в зеленый двор, под
ветви старого орехового дерева. Потом по приступкам поднимаемся на открытую
веранду. Она, как и весь дом, стоит на невысоких каменных столбах - повыше
от грунтовой влаги. Дом большой, стены - из каштановых бревен: дольше
сохраняются. Просторная комната, кровать, стулья, старинный письменный
стол... Здесь 2 апреля 1895 года родился Тициан Табидзе. Они с Есениным были
ровесниками, одногодками...
Тициан, как и другие новые друзья Есенина, состояли в литературной
группе "Голубые роги", созданной ими же в 1915 году (это название поэт
"обыграл" в стихотворении "Поэтам Грузии": "Вино янтарное в глаза струит
луна, в глаза глубокие, как голубые роги"). Ко времени приезда русского
лирика в Тифлис участники группы уже с иронией относились к своим былым
увлечениям эстетскими теориями, к придумыванию бутафорского мира,
населенного образами бесплотных героев. Литераторы, в первую голову Паоло
Яшвили и Тициан Табидзе, искренне стремились постичь суть революционных
начал, воплотить свои новые ощущения в живом поэтическом слове.
Отсюда, из родных мест Тициана, мысленно переношусь в Тбилиси, к тем
дням и неделям, которые Табидзе и Есенин провели вместе.
Тициан и Паоло Яшвили встречали Есенина на тифлисском вокзале. Перед
отъездом в Москву поэт увлеченно читал друзьям "Анну Онегину", а потом
спрашивал каждого: "Ну, как?"
Тициан и Шалва Апхаидзе были первыми грузинскими слушателями
"Возвращения на родину".
Тициан, Паоло, Валериан Гаприндашвили сходились с Есениным на квартире
журналиста Николая Вержбицкого, где останавливался московский друг. "Есенин,
- писал Вержбицкий, - встречал их как дорогих гостей, просил извинить за
тесноту, за скромность угощения. Мы садились за стол, и тут не было конца
разговорам о поэзии. Читали стихи по-русски и по-грузински. Паоло тут же
сочинял остроумные литературные частушки и эпиграммы, Тициан рассказывал о
красотах Рионской долины, Сергей пел про Рязань и читал стихи". Засиживались
далеко за полночь.
Нина Табидзе, жена поэта, вспоминала: "Живя в Тбилиси, Есенин часто
бывал у нас уже как свой и близкий человек... Чувствовал себя
по-домашнему..."
Влюбленный "смертельно, без границы" в родную землю, ее поэзию, богато
одаренная личность, человек открытого сердца, Тициан почувствовал в Есенине
самобытный художнический талант. И воспринимал есенинские строки с глубоким
пониманием их исповедальной сути: "Стихи твои - рваная рана, горение, боль,
воспаленной души непокой".
Тициан видел, что русский поэт находится в творческом угаре, что в нем
идет внутренняя борьба, он стремится вырваться из "объятий" старого,
надоевшего образа жизни.
У Есенина немного было таких друзей, как Тициан. Их беседы были
беседами понимающих друг друга людей, знающих Цену вырвавшегося из-под
самого сердца слова, постигших то, о чем редкий имеет определенное
представление, - постигших поэзию.
Тициан помнил великое множество стихотворных произведений и мог их
неподражаемо читать. Однажды он облюбовал поэмы Важа Пшавела, и Есенин
услышал звучание классического грузинского стиха и его подстрочного
перевода. Это был старинный рассказ о хевсуре, обретшем чудодейственное
умение понимать пение птиц, рев зверей, шепот трав. Ему не представляло
труда узнать думы каждого растения. С ним стали говорить воды и леса - весь
мир природы раскрыл перед ним живую душу свою...
"Есенин волновался, метался, не находил себе места... - вспоминал о том
вечере Георгий Леонидзе. - А Тициан все поддавал жару.
Есенин не находил слов - так он был рад совпадению его и Важа отношения
к зверям, к природе.
- Это я должен перевести! - воскликнул Есенин".
И как жаль, что это намерение не смогло осуществиться!
По словам Нины Табидзе, бывая в их тбилисской квартире, Есенин "много
рассказывал о своей деревне, о матери, о сестрах".
...Отсюда, из отчего дома Тициана, будто бы слышу сквозь годы
неторопливую беседу двух друзей. Им было о чем потолковать, ведь, как
подметил Есенин, "поэт поэту есть кунак".
"Под ливнем лепестков родился я в апреле. Дождями в дождь белея, яблони
цвели" - эти слова, которые позже зазвучат в знаменитом стихотворении, мог
бы сказать своему русскому кунаку Тициан. И услышать в ответ: "Родился я с
песнями в травном одеяле, зори меня вешние в радугу свивали".
Оба - сыновья крестьян, оба росли на берегах рек: один - Риони, другой
- Оки...
Природа - разная, но одинаково сильно чувство сопричастности к ее
многообразной жизни.
...Слышу голос Есенина - напряженный, чуть-чуть с хрипотцой:
Я люблю родину.
Я очень люблю родину!
Хоть есть в ней грусти ивовая ржавь.
Приятны мне свиней испачканные морды
И в тишине ночной звенящий голос жаб.
Табидзе задумывается, и начинается его взволнованный рассказ о родных
местах, рассказ, который потом выльется в стихи:
...мне
Любо вспомнить о той стороне,
Слушать хриплую жалобу жабью
Или ржавое хлюпанье хляби.
Вот поэты словно услышали тихие песни над своими колыбелями, ощутили
прикосновения теплых рук матерей...
Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне...
Глубок, неподделен есенинский вздох, и он - сродни тициановскому:
Ты снова ждешь, наверно, мама,
Что я приеду, и не спишь...
И сыновняя дума о матери и дума о судьбе отчей земли в сердцах поэтов
неразделимы. ("Родины участь - как матери участь..." - скажет Табидзе;
Есенин: "Мать моя - родина...")
Им было дано прозреть будущее - одному оно открывалось "через каменное
и стальное", другому - через "стальных коней"...
Они могли о многом беседовать, добрые друзья... Ведь не случайно же, по
свидетельству Сандро Шаншиашвили, однажды Есенин сказал Табидзе:
- Дайте мне на берегу Куры клочок земли, и я построю тут дом, когда я в
Грузии - я рад жизни.
И, уехав, он думает о возвращении под сень тифлисских каштанов, к
дружескому теплу. Копия письма Есенина - на столе, под стеклом, в доме-музее
Тициана: "Как только выпью накопившийся для меня воздух в Москве и Питере -
тут же качу обратно к вам, увидеть и обнять вас... Спроси Паоло, какое мне
нужно купить ружье по кабанам. Пусть напишет номер".
Вместе с Табидзе и Паоло Яшвили Есенин собирался охотиться в Саингило,
побывать в Боржоми, где на лето Тициан снимал дачу. Но судьба распорядилась
иначе.
Узнав о смерти Есенина, Тициан был ошеломлен, убит горем. В одну из
ночей на едином дыхании родилось стихотворение:
Был необъезженным, как жеребенок,
Как Чагатар, в крови был весь.
Я очень жалею, что в мир погребенных
Сопровождает тебя моя песнь.
Это - начальная строфа (перевод Л. Озерова). Последняя читается так:
Если в преддверье иного света
Головы наши от нас отлетят,
Пусть узнают: среди поэтов
Был нам Есенин и друг и брат.
А в середине стихотворения обронено самое сокровенное: "Верю в родство
наше..."
Перед отъездом из Ванского района участники Дней литературы заложили
Сад дружбы. Его разметили на берегу Риони, неподалеку от домов-музеев
Галактиона и Тициана Табидзе.
И, засыпая землей корень яблоньки, я думал о славных певцах Грузии, их
верности поэзии, и где-то в глубине сознания неотступно звучало есенинское:
"Милый друг Тициан!"